Хорошей прозе все равно, от кого исходить. Нет разницы, способен ли ее автор рожать в роддоме или нет. Собственно, говоря, все о ней сказано в стихотворении Пушкина о шестикрылом серафиме. Дух, муза, отменяет , во многом, фактичность земных обстоятельств.И просто использует чье-то тело, чтобы пролиться словами.
Но серафим этот снисходит на пишущих людей скорее в порядке исключения. Однако, если его "не стояло", само по себе это не повод индивидууму не сесть за компьютер и не попытаться выпилить поэму или роман.
Причем не факт, что у этой, чего уж там, НЕОДУХОТВОРЕННОЙ продукции меньше поклонников, нежели у той, которая произошла при помощи серафима.
Ценится она за иное. Например, за способность снабдить читателя тем, что он любит и знает или тем, что он любит и не имеет. Настоящей информацией о бывшем или псевдоинформацией о том, чего не было, но про что читатель хотел бы знать.
При оценке такой прозы и появляются критерии вроде " женской" ( то есть проза, созданная существом с сиськами, прокладками, роддомами и прочими милыми штучками). Читая эту прозу, потребитель все время держит в уме архиважнейший факт: это накарябала баба. Бабец.
Далее подтягивается весь пакет предвзятых идей о бабах. Позитивны эти идеи или негативны- это вторично. Просто роман воспринимется как эндориновый секрет автора. Ну, напимер, бабец пишет о спецназе. Ежели читает женолюб, то для него такое чтение - это что-то вроде легонькой эротической игры в спецназ. Это приятно. Ему ничего не мешает. Даже слабое знание автором предмета. Важнейшее- то, что идет игра.Ну, ты понял...
Если ту же книгу возьмет женоненавистник, он сразу отбросит ее с воплем:
- Что это за чушь! - и даже не дойдет до трогательных описаний природы.
Короче говоря, по законам добра и красоты, всем авторам следовало бы взять себе псевдонимами номера. Но тогда рынок сходу потерял бы всех читателей, которым по барабану присутствие в книге шестикрылого серафима и читают они лишь затем, чтобы поддрачивать или укрепиться в своей ненависти к глупым бабам ( омерзительным мужчинам).