История начальника вытрезвителя, который едет в родную деревню, чтобы припасть к корням, обрести Силу и добиться Чего-то Большего.
Да, до поры до времени жизнь текла пусть непросто, но в целом правильно, как должно. Вместо черно-белого «Рекорда» появился сначала цветной «Рубин», а потом «Самсунг», вместо громоздкого фанерного серванта – высокая, изящная, вместительная стенка. Старший сын, Артем, закончил школу, и не восьмилетку, как когда-то Николай Михайлович (вынужден был идти работать – матери четверых детей было не прокормить), готовился поступать в пединститут, на истфак; младший учился в школе неплохо, боксом занимался. Жена работала в центральной библиотеке города…
Тот момент, когда, как в сказке про богатыря, нужно было выбрать путь, по которому двинуться дальше, Елтышев проспал. Точнее, не момент это был, а несколько тягостных и в то же время суматошных, переломных, как оказалось, лет. Да и не спал Николай Михайлович, а наблюдал, взвешивал, примеривался, не веря, что ход жизни ломается всерьез и появляется шанс вырваться вперед многих.
Позже, больно сжимая кулаки, Николай Михайлович вспоминал, как ему предлагали увольняться со службы, «заняться делом», «вступить в долю», как появлялась то одна, то другая возможность действительно изменить судьбу. Но он не решался. Может, и правильно поступил – пять-шесть человек из тех, кто предлагал, быстро не стало. Убили. Еще нескольких посадили, но некоторые жили теперь так, что не подойти, – они на другом уровне. Хм, как в сложной компьютерной игре, на выигрыш в которой можно потратить годы… Да, не согласившись пойти с ними, испытать те опасности, что ждали на пути к настоящему, теперь приближаться к победителям Елтышев не имел права
2. "Петля". История подростка, который переживает пубертатный кризис при советской власти.
Мама тоже работала на заводе – плела и плела на своём станочке металлосетку для воздушных фильтров; продавщиц и прочих из сферы обслуживания не уважала.
Точные науки Аркадию давались плохо, да он и не особо стремился их постигать. На уроках труда был вялый и равнодушный. С неохотой участвовал на физкультуре в командных играх, зато с удовольствием бегал, прыгал, подтягивался, отжимался. Хотя крепким не становился – скорее, гибким.
В их городе жили съехавшиеся из разных мест огромного Союза. Были и блондины, и смуглые, рыжие, монголистые. Многие переженились, и их дети часто имели очень странную внешность. Но всех объединяло нечто такое, что сразу указывало: это уральцы. У Аркадия этого «нечто» не было. Пацаны, да и девчонки – девчонки, кстати, особенно – с детского сада воспринимали его как чужака. Презрение девчонок ранило сильнее пацанских тычков и подножек.
Мама не защищала и не жалела – ласковость была ей не свойственна, – но иногда смотрела на Аркадия с такой какой-то грустью, не печальной, а светлой, что ли, доброй, что у него становилось горячо под горлом и хотелось заплакать. Она словно бы видела в Аркадии следы чего-то хорошего и безвозвратно потерянного.
Как-то раз, когда он прибежал из школы заплаканный и бросился к ней, прижался, потрепала по голове и сказала:
– В честь Гайдара тебя назвала… Фильм был такой, когда он ещё красный командир, за бандитами гоняется. Его Ростоцкий играл, мы все в него тогда влюблялись… А ты вот Аркадий, но не Гайдар совсем… Не Гайдар.
3. " Зона затопления". Образцовый соцарт, использованный Сорокиным более чем полностью
– Привет, Володь, пять минут уделить можешь?
– Да, могу… А что случилось?
– Ничего-ничего, все нормально… Идейка тут возникла одна.
– Толя, у меня от твоих идеек всегда мороз по коже…
– Да ничего страшного. Я по Красноярскому краю езжу, и тут, оказывается, есть ГЭС-недостройчик…
– Хм, у нас, если не ошибаюсь, больше десятка таких.
– Ну вот. А эта практически готова. Процентов на шестьдесят. Бросили в начале девяностых. Плотина почти закончена, машинные залы… В общем, довести до ума ничего не стоит.
– Знаю я твое «ничего не стоит».
– Нет-нет, Володь, на этот раз действительно! Вложиться, конечно, придется, но не так чтобы…
– А зачем? Нам электричества не хватает, что ли? Ты сам докладывал о мощностях…
– Смотря на что, Володь… Если рекламу и елочки расцветить, то – да. Но… Электричество можно и продавать… иностранным партнерам. Там Китай недалече, уверен, они заинтересуются.
– Китайцы сами полсотни электростанций строят.
– Ничего, им мало не будет… Алюминиевый завод поставим. Алюминий везде востребован…
– Тебе бы лишь торговать.
– Ну, без этого нельзя – рынок. А главное-то не в этом, Володь.
– А в чем?
4. Пиковая дама. " Дождь в Париже".
Все то же самое, но с перламутровыми пуговичками. Сквозной герой всех произведений Сенчина продолжает покупать телевизоры и строить дачи, но где-то на 55 авторском листе поедет на недельку в Париж.
На 18 странице ознакомительного фрагмента герою еще 15 лет.
В те годы, наверное, и возник, стал разрастаться страх армии. Сначала – у матерей скорых призывников: женщины, недавно радовавшиеся здоровым, крепким сыновьям, искали у них какие-нибудь болезни, из-за которых не возьмут служить. «Не отправят под пули».
Страх матерей передался сыновьям. Но сыновей сильнее пугал не Афган, а дедовщина.
Да, стал затухать Афган – посыпались статьи о дедовщине. Воевать и даже погибнуть на войне одно – к этому пацаны готовились с детства, в это играли, этому учились, и их учили в школе, в кружках и секциях, а быть рабом у тех, кто отслужил на год больше тебя, – это унизительно, мерзко. Унижения боялись больше смерти.
СЕНЧИН Роман
В 2009 году роман «Ёлтышевы» входит в шорт-листы литературных премий «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Национальный бестселлер», получает много критических отзывов. В 2011 году роман «Ёлтышевы» вошёл в шорт-лист премии «Русский Букер десятилетия»[3].
В 2012 году получает Премию правительства РФ[4], в 2015 году — третью премию «Большая книга»[5] (за роман «Зона затопления»), в 2017 г. - премию "Писатель XXI века" в номинации "Проза" (за книгу "Постоянное напряжение" (М.: "Эксмо", 2017))[
К мужу
– Ты на хрена воду из морозилки в фарш херачишь? – с возмущением, будто эту воду лили ей на голову, спросила Светлаха.
– От ледяной фарш сочнее будет. Женя любит сочные пермячи.
Разговаривать Марине не хотелось, но – надо. Если не отвечать, не реагировать на Светлаху, она запросто могла вышвырнуть.
– М-м, сочные любит… – Светлаха сморщилась. – Сперва сядут, а потом все чины выведут.
Она была злой на парней и мужиков на зоне, а девушкам и женам, которые приезжали их навещать, сочувствовала. Но требовала сочувствия и к себе. Столько этих откинувшихся зэков прокочевали через ее избушку, и ни один не задержался. И вряд ли уже кто задержится.
Светлахе далеко за полтинник, худая, изожженная плохой водкой и спиртом, не верящая в мужчин…
– Женя из еды никогда ничего не просил. Это я с тех пор помню… Ну, – Марина споткнулась, прошлое показалось ей выдумкой, ее девичьей фантазией, которую она до сих пор хранит, оживляет в себе, – ну когда вместе были.
– Двадцать кэгэ макарон – и пускай радуется. – Но видимо, почувствовав, что перебарщивает, надо смягчиться, Светлаха махнула рукой: – Как знаешь. Жарь, мне газа не жалко.
Не вслух, конечно, про себя, Марина усмехнулась:
«Ну дак, не жалко – пятьсот рублей получила, чтоб я тут могла…»
Изба Светлахи давным-давно служила этакой кухней для женщин, приехавших издалека, чтоб приготовить домашние блюда
Несколько повестей о тяжелой женской судьбе в десятых годах ХХ1 века.
Героиня второй повести ( коренная москвичка) избирает профессию продавца в продуктовом магазине, чтобы среди продуктов чувствовать свою защищенность. Так как в начале 90-х голодала.
На мой взгляд, авторам ХХ1 века пора определиться, когда именно они ( и их герои) голодали: при советской власти или в 90-е годы.
А то неувязочка выходит.
Но действительно, описания еды занимают четверть объема книги.
Намного больше, чем описания любовной жизни героинь.
Видимо, с точки зрения Сенчина, в жизни женщины ХХ1 века макароны и колбаса выше вздохов на скамейке и поцелуев при луне.*
Вообще же повести этого сборника ( особенно диалоги) очень напоминают вводные новеллы романа " Норма" и по совести писателем ХХ1 века при таком раскладе все-таки стоило назначить Сорокина.
* Тема любви , однако, вползает в эти женские истории, как гадюка. Не в смысле инфернальности, а в смысле динамики подразумеваемого развития повествования и самой окраски темы. Мужчина нужен героиням не потому что он любим, красив или в силу похотливых одолений, а потому что героине страшно быть без мужчины. Невостребованный отсутствием колбасы экзистенциальный ужас продавщицы воплощается для нее в образе соседки, которой за сорок, а мужика-то и нет. Поэтому она два года липнет к бухгалтеру Виталику, живущему со своей мамой, как половинка шара, из которого выкачали воздух, к другой половинке.
Повествование оживилось бы, кабы автор решил в этой точке подбавить ужастика или фентэзи, чтобы снабдить тягу пустоты к другой пустоте каким-то задором.
Но автор делает пас шоппингом:
– Потерпи чуть-чуть. Скоро уже выходные… Тяжелый год вообще, что ж… Вот сдадим отчет, возьму отпуск – и сгоняем на неделю в Прагу. Ты была в Праге?
– Нет.
– Чудесный город. Я тебя повожу…
– А ты ездил уже?
– Конечно! Самый любимый мой город.
Что героине помогает мало и она выдает на лоток заветное:
– Нет! – вскрикнула Лена, будто ее действительно поволокли куда-то. – Я хочу жить в своей квартире!.. Я, – она заставила себя говорить медленно и четко, – я хочу здесь, в этой квартире жить со своим мужем, и чтобы у нас были дети, и чтобы… – Рыдания прорвались на волю; Лена говорила сквозь слезы и спазмы. – И… и чтобы всё… чтобы всё у нас было хорошо! Я не хочу больше так. Не хочу! Это ненормально! И… и если ты хочешь, чтобы мы были вместе
Шекспир курит в сторонке, Дездемона, Джульетта и принц Гамлет оживают, чтобы посочувствовать
ВАГИНЕ ПОГЛОЩАЮЩЕЙ.
Эпилог. Автор таскает из романа в роман телевизоры "Рубин" и "Самсунг". Загрузив их в Елтышевых, дотащил до своего лауреатского произведения.
Надо думать, это талисманы.
Тем более, что новелла последнего сборника, где мерцает эта телепара, в остальном пересказ своими словами немного известной книги под названием " Посторонний".